Свершилось...

Пока я катался в Германию, на рынке информационных технологий случилось историческое событие: интернет магазин Amazon.com Inc. сообщил в конце июля, что за последние три месяца продал больше электронных книг, чем книг в твердых обложках. 

Руководитель Amazon.com Джеф Безос с самой успешной моделью ридера, продаваемого под торговой маркой Kindle. Цену на Kindle недавно снизили с $259 до $189 вслед за конкурирующей книготорговой компанией Barnes & Noble, которая снизила цену на собственный ридер Nook. Источник.

Таким образом электронные книги и ридеры для них продолжают пожирать книжный рынок, хотя по мнению экспертов еще рано говорить об окончательной и бесповоротной победе. Книги в бумажной обложке, которые на американском рынке стоят существенно дешевле книг в твердом переплете, пока могут составлять конкуренцию электронным книгам. 

Все ридеры в мире сегодня примерно одинаковые, так как существует только один завод, выпускающих экраны для всех моделей ридеров любой марки. Так что вся разница между ними главным образом в упаковке, торговой марке и прошивках, управляющих такой читалкой. Этой монополией объясняется и сравнительно высокая цена этих примитивных устройств, сопоставимая с ценой гораздо более сложных и совершенных нетбуков.

На день рождения 23 июня я получил в подарок подобный ридер. Удобно то, что можно носить с собой в ридере весом всего 150 граммов огромную библиотеку -- тысячи книг. Плюс еще тысячи разместить на флэшке. Мой ридер читает разные форматы текстов. Однако на практике я пользуюсь преимущественно форматом .TXT, в котором теряются многие символы, оформление текста и иллюстрации. Но другие форматы читаются медленнее и воспроизводятся на экране менее удобно. При этом я не стал бы утверждать, будто с экрана читать книги удобнее, чем с бумаги. Я прочитал уже около полудюжины книг на этом ридере, но когда есть возможность читать с бумаги, предпочитаю последнее. Наверное, это вопрос привычки.

Москва средневековая

«Издали Москва производила выгодное впечатление на путешественника своими бесчисленными церквями и белыми стенами Кремля, возвышавшегося над громадной черной массой домов. Авриль замечает, что вид на Москву издали есть одно из прекрасных зрелищ, когда-либо им виденных, по величине и великолепию города. Но очарование исчезало, как только путешественник въезжал в самый город: ему представлялись здесь неправильные неопрятные улицы, маленькие церкви и множество невзрачных, бедных домиков; город, по замечанию Олеария, казавшийся издали великолепным Иерусалимом, внутри являлся бедным Вифлеемом. Улицы были широки, но неровны и большей частью немощены; в ненастное время на них вязли по колено в грязи, хотя кое-где клались, как ни попало, бревна и небольшие мосты. <…>

О числе жителей имеем несколько несходных показаний; но все почти иностранцы говорят, что оно соответствовало обширности города. Из одного места в летописи Буссова видно, что до польского разгрома и пожара в Смутное время не только русские, но и поляки полагали в Москве около миллиона жителей. Позднейшие известия значительно уменьшают это число: по Рейтенфельсу и Аврилю, жителей в Москве было около 600 000, по Невилю – от 500 000 до 600 000. Кроме русских, в Москве жило много греков, персиян, немцев, турок и татар, но жидов не было вовсе, ибо их не терпели не только в столице, но и в пределах государства. <…>

День начинался рано; летом с восходом солнца, а зимой еще до света пробуждалось городское движение; в Китай-городе раздавался уже среди толпы набат боярина, ехавшего в Кремль ударить челом государю.

Москвитяне, замечает Невиль, любят ходить пешком и ходят очень быстро. Но это замечание могло относиться только к людям простого народа: служилый человек считал неприличным для своего звания являться на улицу пешком; даже отправляясь недалеко, дома за три, он брал лошадь и если не ехал на ней, то приказывал вести за собой. Летом боярин ездил обыкновенно верхом, а зимой в санях, запряженных в одну рослую, обыкновенно белую лошадь, с сороком соболей на хомуте; ею правил конюх, сидя верхом без седла. Сани выстилались внутри медвежьей шкурой, у богатых болой, у других черной; о коврах не было и помину. Передки саней были обыкновенно так высоки, что из саней едва можно было видеть голову конюха. Множество слуг провожало боярина; одни стояли на передках, другие посередине, боком к боярину, а некоторые сзади, прицепившись к саням. Летом впереди боярина, ехавшего верхом, также шло много слуг.

Еще пышнее и наряднее являлась на улице благородная женщина, зимой в санях, летом в небольшой колымаге, покрытой красным сукном и запряженной также в одну лошадь, увешанную мехами или лисьими хвостами, что считалось лучшим украшением лошади, хотя, по отзыву иностранцев, это давало ей странный, безобразный вид. На лошади сидел парень в косматом полушубке и часто босоногий. В экипаже сидела дородная госпожа в широкой, нигде не стянутой одежде и так густо набеленная, что с первого взгляда, по замечанию Таннера, можно было подумать, что лицо ее обсыпано мукой. В ногах у нее помещалась служанка, заменявшая ей скамейку. Все это в соединении с тряской, какую производила московская мостовая, делало из поезда дородной госпожи картину, потешавшую иностранца.

Знатную боярыню провожала многочисленная толпа слуг, часто доходившая до 30-40 человек. Еще большей странностью поражало иностранца появление в городе царицына поезда. Когда, говорит Маржерет, царица прогуливается, за ее каретой следует несколько женщин, которые сидят на лошади верхом, как мужчины: на них белые поярковые шляпы, похожие на епископские клобуки, длинные платья из алой материи, с большими рукавами шириной более 3 футов.

Хотя, говорит Невиль, в Москве более полумиллиона жителей, однако ж найдется не более 300 карет (колымаг); но зато там по всем площадям стоит более 1000 извозчиков с маленькими тележками или санями в одну лошадь; за деньгу, говорит Маскевич, извозчик скачет, как бешеный, с одного конца города на другой и поминутно кричит во все горло: гись, гись, а народ расступается во все стороны. Но в известных местах извозчик останавливается и не везет далее, пока не получит другой деньги. Встретясь с другим извозчиком, он согласится скорее сломать себе ось или колесо, нежели свернуть с дороги.

В полдень, в обеденное время, движение стихало, лавки закрывались; перед ними видны были спящие купцы или их приказчики. В это время ни с кем нельзя было вести никакие дела, все засыпало, как в полночь; нет, говорит Олеарий, мосвитянина, какого бы ни был он состояния, который не спал бы после обеда.

Много некрасивых явлений замечал иностранец днем на московской улице; особенно поражало его постоянное употребление бранных слов, хотя это было запрещено царским указом. По словам Олеария, но рынкам ходили особые пристава, которые хватали и тут же на месте наказывали виновного; но и они уставали наказывать на каждом шагу ругающийся и бранящийся народ.

Еще больше темных явлений совершалось ночью. День оканчивался рано, как рано и начинался; длинная ночь, при плохом устройстве городской полиции, давала широкий простор для промысла лихим людям, которых много было в огромной столице Московского государства. Ночью на площадях и перекрестках стояла стража, смотревшая за тем, чтобы никто не ходил без фонаря; всякий, ехавший или шедший ночью без огня, считается вором или лазутчиком и немедленно отправляется в Стрелецкий приказ для розыска и расправы.»

В. О. Ключевский. «Сказания иностранцев о Московском государстве»

Не правда ли, в этих описаниях Москвы иностранцами в XV-XVII веках очень много узнаваемых черт современной столицы? Прошло немало столетий, пронеслись войны, пожары, перевороты, оккупации, политические катаклизмы, а Москва осталась удивительно неизменной. Хотя, конечно, при теперешнем темпе жизни немногим удается поспать после обеда. Есть о чем призадуматься! Подозреваю, что и в дальнейшем никаких радикальных перемен здесь не случится, по крайне мере в течение ближайших пятисот лет. Если, конечно, эту землю не заселят китайцы.