Леонид Цыпкин, врач-патологоанатом, всю жизнь писал в стол, а умер через неделю после начала публикации этого своего романа в США в 1982 году. Умер от инфаркта, так как стал невыездным евреем и потерял работу из-за заявления на выезд в Израиль. Таковы были порядки в СССР — после начала войны в Афганистане, выезд евреев был прекращен. В интернете я прочел немало восторженных отзывов об этом романе, а самые мощные усилия по продвижению этого произведения принадлежат известному американскому публицисту и критику Сьюзан Зонтаг (урожденная Розенблатт).
Мне этот роман был особенно интересен уже тем, что всего пару недель назад я сам был в Германии в местах, описываемых в романе Цыпкина. И все же мое мнение о романе не совпадает с распространяемыми в интернете восторгами. Роман так сказать «литературоведческий», посвященный Достоевскому, то есть по определению вторичный. Основан он на документальном материале, хотя в романе все вымысел.
Первые две трети романа посвящены описанию поездки автора поездом «Красная стрела» из Москвы в Ленинград. По дороге он читает украденную у тетки книгу – «Дневники» 1867 года молодой жены и стенографа Достоевского Анны Григорьевны и грезит об этом, представляя себе пребывание супругов Достоевских в Германии. Во время этой поездки Достоевский, остановившись в Бадене (как тогда назывался город Баден-Баден), за несколько летних месяцев проиграл в рулетку все имевшиеся у молодых супругов деньги. Финансовое положение Достоевского и без того было довольно тяжелым: после смерти брата он остался должником по их совместным проектам в табачной фабрике и в издательстве. Он пытался поправить положение выигрышем в казино. В Бадене он маниакально играл в рулетку и спустил до копейки все деньги молодой беременной жены, которые той удалось выпросить у матери.
Достоевский показан в романе, мягко говоря, далеко не с лучшей стороны. О том, что он выдающийся русский писатель, читатель видимо должен знать сам или угадывать по каким-то мелким штрихам. Да, собственно говоря, гениальность одного из самых выдающихся писателей мировой литературы мало интересует автора романа. Он старательно роется в грязном белье, показывая великого писателя мелким и гадким, в безобразном угаре патологической игромании, которая проявляется в форме, очень схожей с алкоголизмом, приступом наркомании или тяжелым психическим заболеванием. Во всяком случае, Цыпкин именно так изображает Достоевского – слюнявым, отталкивающим психопатом, который постоянно униженно кается перед женой на коленях за свой очередной проигрыш, целует край ее одеяла или подола и бесконечно рассыпается в сожалениях. А потом берет у нее очередные золотые монеты и относит их в казино, чтобы опять повторить точно такую же унизительную и жалкую сцену раскаяния и вымаливания у жены очередной монетки. Кроме того, Достоевского регулярно мучают малопривлекательные для постороннего взгляда приступы эпилепсии с судорогами, потом и пеной у рта. И вообще великий писатель, к тому времени уже заслуживший себе огромную славу по всей России, выглядит отвратительно, постоянно побираясь у других русских писателей, обитающих в то же время в Бадене, но не пораженных азартной игроманией. Он страшно завидует Тургеневу и нелепо ссорится с ним. И вот это долгое унижение великого писателя выписано Цыпкиным тщательно и со смаком.
Цыпкина совершенно не интересует величие творчества Достоевского. Его даже не интересует немалый писательский труд, принесший заслуженную славу Достоевскому. Об этом если и говорится, но вскользь, походя. У Цыпкина Достоевский вообще ничего не пишет, и даже не заметно, чтобы он что-то обдумывал или творил в уме. У него Достоевский не великий мыслитель, а патологическая личность, настоящий психопат. Уже просто как врач Цыпкин не должен был так публично смаковать и красочно расписывать симптомы его болезней.
А ведь Достоевский был связан с издателями весьма напряженными кабальными договорами и многие свои произведения вынужден был писать буквально из-под палки и по принуждению. Например, «Преступление и наказание» писалось в том же Бадене, но в предыдущий приезд, и он отсылал законченные главы прямо в печать в журнале, а гонорар он тут же просаживал в рулетку. Роман «Игрок» был написан тоже наспех, всего за 21 день. Но это было не в 1867 году, поэтому Цыпкин об этом не рассказывает, а творчества Достоевского мы не наблюдаем совершенно. Великий русский писатель выглядит отталкивающей мерзостью, вызывающей лишь полное отвращение и никакого сочувствия.
Возможно, Достоевский именно таким и был? Кто знает? Однако причина такого портрета писателя становится ясной позже. Автор с гордостью говорит, что все исследования творчества Достоевского монополизировали евреи, хотя сам Ф.М. был закоренелым антисемитом. И вот как раз последняя треть романа посвящена вопросу, почему же евреи так льнут к ярому антисемиту Достоевскому. Делают ли они это из мазохизма или пытаясь выторговать себе индульгенцию типа фальшивого крещения? Внятного ответа читатель так и не получает. Вообще непонятно, чем занимается автор романа, от лица которого идет повествование, для чего он едет в Ленинград, зачем ему нужен Достоевский и его музей? Он ведь вроде бы не исследователь Достоевского, хотя и знаком с трудами исследователей с еврейскими фамилиями. Можно лишь догадываться, что любовь исследователей-евреев к Достоевскому существует лишь на словах. В действительности они пользуются Достоевским как всемирно признанной ценностью и источником собственной карьеры, заработка и признания: выехав из СССР они автоматически становятся уникальными экспертами его творчества, знакомыми с первоисточниками, и профессорами в западных университетах. Но и в СССР им живется совсем недурно: Цыпкин скупыми шрихами описывает сотрудников музея Достоевского в Ленинграде, специально подчеркивая, что многие из них евреи и живется им при Достоевском весело и вольготно.
Прочитав очередную книгу, я часто задумываюсь, для чего она написана? Какую цель ставил автор? Какой мессидж заложен в произведении? Разумеется, есть немало книг, которые пишут лишь для того, чтобы доставить читателю удовольствие. И это вполне достойная цель. Это может быть острый сюжет, крутые и полные опасности приключения, любовная интрига или красивые описания. Но во всех книгах непременно есть нечто большее, некое тайное сообщение, закодированное в обычные слова. Это может быть даже неосознанное послание автора, так как автор невольно раскрывается в своей книге и предстает перед читателем практически нагишом.
Не могу с уверенность сказать, что я полно понимаю такое сообщение в романе Цыпкина. Но то, что я пронимаю, мне определенно не нравится. К шедеврам я этот роман точно не стал бы относить, хотя своей формой он явно претендует на большую оригинальность и неповторимость. Автор пользуется странным приемом письма, когда изложение дается громадными предложениями, некоторые из которых растягиваются на несколько страниц, сложно переплетая прошлое и настоящее, некий сон о Достоевском по мотивам дневников его жены в интерпретации Цыпкина перемежается в одном предложении с описанием событий настоящего, то есть советской действительности, к которой автор причастен, если не в реальной жизни, то в своих мыслях и фантазиях. Читать такие длиннющие предложения тяжело. Местами они выглядят, словно некий поток сознания, хотя на Джеймса Джойса не слишком похоже, так как длинные предложения просто состоят из множества коротких.
Ну что ж, каждый автор имеет право на собственную форму. Даже извращенную. Я представил себе тот же самый текст, только разбитый точками на нормальные предложения, а не искусственно слепленным в длинные периоды с помощью запятых и тире. Да, роман сразу стал бы легко читаемым, но по форме намного более заурядным, и обзывать его шедевром наверняка было бы совершенно неуместно.
Похоже, автор пытался показать важную роль евреев-исследователей Достоевского в формировании русской национальной идеи, но эта мысль не получилась внятной и аргументированной. Тем более, что с славянофильскими идеями самого Достоевского, который в своих произведениях очень часто изображал жидов, жидовок, жиденят и т.п. не просто жуликами, но разрушителями святой русской идеи, а в еврейском кагале усматривал бесов и заговор против России, такой подход имеет мало общего. Впрочем, автор утверждает, что столкновения западников и славянофилов – типичная русская проблема, которая и в настоящее время (то есть в конеце 70-х годов) выливается в противоречивые взгляды Солженицына и Сахарова, хотя по иронии судьбы Солженицын вынужден произносить свои антизападные речи в американской чужбине, а Сахаров – в ссылке в старом русском городе.
Кстати, многие имена современников и персонажей ХХ века автор почему-то не называет. И хотя Александра Солженицына, Андрея Сахарова, Елену Боннер, Бориса Пастернака, Генриха Белля мы легко узнаем, многие персонажи романа остались для меня загадкой. Кто директор музея Достоевского в Ленинграде, женщина с татарской фамилией? Кто тот исключительно жестокий НКВДист из Ленинграда с еврейской фамилией, чья мрачная слава вышла далеко за пределы города на Неве? Есть много и других неназванных лиц. Мы их должны узнавать по подсказке? Или все это пишется сугубо для своих? А посторонним и не современникам знать их ни к чему? Но тогда зачем все это пишется? Или к роману требуется комментарий с пояснениями? Я вспомнил при этой мысли жуткие романы английского писателя Д. Томаса «Белый отель» и «Вкушая Павлову». Они настолько герметичны, что без подробного комментария, объем которого сравним с самим романом, их адекватно понять невозможно.
Есть в романе и другие штрихи, которые мне показались искусственными и невнятными. Хотя недуги и быт Достоевского описываются чересчур откровенно, почти как клинический анамнез, и с такими бытовыми подробностями, какие может знать лишь лечащий врач, обязанный строго хранить врачебную тайну, автор почему-то совершенно затушевывает эротику и половую жизнь писателя, заменяя ее излишне скромными «художественными» иносказаниями. Супруги регулярно совершают «заплывы» в море, да так далеко, что им и берег не виден, при этом совершая ритмичные движения и дыша в такт. Однако мне представляется, что в романе конца ХХ века такие иносказательные «изобразительные находки» выглядят, мягко говоря, довольно странно. Автор со скрупулезностью протоколиста фиксирует множество подобных заплывов, и при этом выражается странными эвфемизмами, пытаясь передать детали половых отношений и переживаний. Врач мог бы выражаться точнее и откровеннее. Тем более, что весь мир уже знаком с творчеством Зигмунда Фрейда и понимает роль сексуальности несколько иначе, чем такая псевдоскромность, какая вдруг охватила автора этого романа. У того же Д. Томаса в одном из упомянутых романов дается такая впечатляющая картинка порнографических переживаний умирающего от рака Зигмунда Фрейда, обколотого морфием, что читателя просто оторопь берет от неожиданности — эти его откровения намного круче скромного символизма психоанализа.
Мне кажется, загадка романа Цыпкина в том, что патологоанатом серьезно собрался уезжать и готовил себе карьеру писателя в эмиграции. Подозреваю, что еврейской эмиграции такой роман о Достоевском пришелся бы по вкусу. А как его будут воспринимать в СССР, а ныне в России, автору было наплевать. Он сознавал, что роман изображает СССР в «непарадном ракурсе». И хотя сам Цыпкин не был диссидентом, и даже не имел никаких контактов с антисоветчиками (как патологоанатом, он обслуживал МВД, КГБ, прокуратуру и другие властные организации), его сын успел выехать в США в 1977 году. Именно он устроил публикацию романа в американской «Новой газете».
Такое мое понимание «прикладной» цели и смысла этого романа основывается на том, что автору не удается скрыть свое негативное отношение к советской, а фактически к русской жизни, хотя власть он не трогает. Редкие случаи, когда он изображает в своем романе современников, выглядят омерзительно – это обычно алкаши и иные граждане «соображающие на троих». А какова зарисовка зимней ленинградской улицы с несчастной семилетней девочкой, которая идет в сопровождении родителей, но те падают в сугроб, так как пьяны и не держатся на ногах! Автору нужна черная краска и ее он приберег именно для русских. Евреи в романе описываются совершенно иначе, гораздо подробнее и снисходительнее, хотя по жизни позволяют себе довольно занятные фокусы, типа уролога дяди Моисея, который жил с двумя женами в коммунальной квартире. Кстати, в этой коммунальной квартире живут одни еврейки, за исключением бывшей владелицы этой огромной квартиры Анны Дмитриевны, вдовы белого офицера, уничтоженного большевиками, которая ютится в одной из комнат коммуналки и курит «беломор». Несмотря на то, что она всячески заботится об авторе, крутится вокруг него и угождает, он охотно приводит исчерпывающую характеристику, которую той дает тетка Гиля – «она непроходимая дура».
Вот такой роман «Лето в Бадене». Если я не прав, прошу объяснить, в чем и почему.
Комментариев нет:
Отправить комментарий