Владимир Сорокин. Очередь

 

С удовольствием перечитал роман «Очередь», с которого более тридцати лет назад началось мое знакомство с творчеством Владимира Сорокина. В 1988 году Михаил Горбачев снял запрет на выезды за границу, железный занавес рухнул, и в сентябре 1988 года я впервые в жизни оказался за рубежом по приглашению моих друзей из Мюнхена.  Мой немецкий друг Пауль, полиглот, филолог и знаток русского языка, предложил прочитать мне новый роман «Очередь», недавно вышедший в издательстве «Синтаксис» в Париже. Так я впервые прочитал Сорокина, и в дальнейшем читал почти все его выходящие книги.

У этого короткого романа весьма оригинальная форма — он содержит только прямую речь. Тут нет никаких описаний или слов от автора. Несмотря на такой лаконизм, читателю практически все понятно, будто роман является стенограммой подслушанных разговоров. Слушая эту речь, реплики, междометия и даже просто отдельные звуки, можно без труда воспринимать характеры людей, а сцены зримо встают перед глазами. Персонажи разнообразны и убедительны, видно тонкое знание автором жизни. Изображена огромная очередь, выстроившаяся за каким-то товаром, не менее двух тысяч человек. Происходит это где-то возле универмага «Москва» на Ленинском проспекте.

В непрерывных разговорах, репликах и диалогах возникает целый срез жизни советских людей в уродливом «обществе развитого социализма», где люди фактически работают бесплатно, так как на их нищенскую зарплату нечего купить, а хронический товарный дефицит — каждодневная проблема каждого. Читая роман, мы так и не узнаем, за каким именно товаром вьется эта громадная очередь. Будто бы за чем-то импортным. То ли за женскими сапогами, то ли за джинсами, то ли за дубленками… Этого не знают и те, кто стоит в очереди и ночует на скамейке в сквере, чтобы не пропустить свое место в очереди.

Мы узнаем мысли, интересы и быт людей поздней брежневской поры. Неожиданная концовка романа вызывает одновременно улыбку и возмущение. Дефицит порождает возможности для злоупотреблений. Ведь всем хочется не просто товар, но и что-нибудь ценное, качественное и импортное, так как к отечественным товарам нет никакого доверия и уважения.

Весьма смело и зримо нарисованы любовные сцены с такими интимными подробностями, которые в то время были абсолютным табу в советской литературе. Кому-то это могло казаться порнографией, хотя, повторю, нет никаких описаний, а читатель видит только прямую речь персонажей, их возгласы, реплики и междометия.

Возрастное ограничение романа, видимо, возникает не только из-за сцен секса, но и из-за лексики: персонажи характеризуются зачастую той бытовой лексикой, которую они употребляют в своей речи, не стесняясь окружающих, в том числе женщин и детей.

В заключение цитата из романа:

— Тогда, я помню, как первое апреля — удешевления, понижения, понимаешь, цен.

— А щас наоборот — дороже и дороже.

— Да. А все Сталина ругали.

— А у нас только и могут — ругать.

— А он войну выиграл, страну укрепил. И дешевле все было. Мясо дешевое. Водка три рубля. Даже меньше.

— И порядок был.

— Конешно был. На двадцать минут опоздаешь — судят.

— Кажется, на пятнадцать.

— На двадцать. Моя жена покойная однажды весной через Урал бежала, по льдинам, чтоб на завод успеть. Автобус сломался, и она побежала. Вот! А кто теперяшний побежит?

Владимир Сорокин. Очередь. — М.: Захаров, 2007. — 304 с. — Твердый переплет. — Тираж: 5000 экз. — Возрастные ограничения: 18+